Тогда же, в октябре, Селия узнала, что Эли Кэмпердаун, президент компании «Фелдинг-Рот», безнадежно болен.
Спустя несколько дней Сэм Хауторн вызвал ее к себе в кабинет.
– Эли прислал записку. Он хочет тебя видеть. Его перевезли домой из больницы, ну а я договорился, чтобы тебя завтра к нему подбросили.
Дом Кэмпердауна стоял в пяти милях к юго-западу от Морристауна, в местечке Маунт-Кембл-Лейк. Большое и старое здание находилось в самом конце длинного подъездного пути. От посторонних глаз его скрывали деревья и густые заросли кустарника. Фасад, сложенный из известняка, потемнел и покрылся зеленоватым налетом. Снаружи казалось, что внутри дома темно. Так оно и было.
Сутулый пожилой дворецкий проводил Селию в дом. Он ввел ее в богато украшенную гостиную, уставленную старинной мебелью, и попросил там обождать. Дом словно вымер – ни звука не доносилось. Наверное, подумала Селия, это потому, что Эли Кэмпердаун живет один: она знала, что он овдовел много лет тому назад.
Через несколько минут в дверях появилась сиделка в белом, молодая, хорошенькая и быстрая девушка.
Она с любопытством взглянула на Селию:
– Он очень ждет вашего прихода. Подняв исхудалую руку, Кэмпердаун указал на стол, стоявший в другом конце комнаты:
– Там лежит номер «Лайф» и кое-какие бумаги. Принесите их мне, пожалуйста.
С явным усилием Эли Кэмпердаун начал листать журнал, пока не нашел то, что искал.
– Вероятно, вы это уже читали.
– Статью о талидомиде с фотографиями искалеченных детей? Да, я с ней знакома.
Он коснулся пальцами пачки документов.
– Здесь есть и другие статьи и фотографии. Некоторые из них еще неизвестны широко. Я внимательно следил за развитием событий. Все это ужасно.
– Да, именно так.
Какое-то время они молчали, потом он сказал:
– Селия, вы знаете, я ведь умираю.
– Да, я это знаю, – как можно мягче ответила она.
– Я заставил чертовых докторов сказать мне правду. Мне осталось жить неделю, в лучшем случае две. А может быть, и вообще считанные дни. Именно поэтому я добился, чтобы меня перевезли сюда. Хочу умереть в родных стенах.
Селия попыталась было вставить слово, но он жестом прервал ее:
– Не надо. Дайте мне сказать все до конца. – Потом замолчал, чтобы перевести дыхание. Усилия, которые ему уже пришлось сделать, явно отнимали у него остатки сил. Но все-таки Кэмпердаун сумел собраться и продолжил:
– Селия, наверное, это эгоистично. И уж во всяком случае, не поможет этим несчастным невинным младенцам. – Тут его пальцы коснулись фотографий в журнале. – Но все-таки я рад, что умираю, не отяготив этим свою душу, и вы тому причина.
По-моему, вы обладаете каким-то особым качеством.., даром, чутьем, что ли. Умеете распознать, где правда, а где нет. В нашей отрасли грядут большие перемены, но я их уже не застану… У нас в компании считают, что вы далеко пойдете. Это хорошо… Так что позвольте кое-что вам посоветовать. Это будет мой последний совет… Воспользуйтесь своим даром. Доверьтесь вашему доброму чутью, а когда добьетесь власти, будьте крепки духом, не отступайте от своих убеждений.
Эли Кэмпердаун умер через две недели.
В компании «Фелдинг-Рот» последовали большие перемены: совет директоров избрал нового президента, началась общая передвижка по служебной лестнице. В числе тех, кого это коснулось, был и Сэм Хауторн.
Однажды утром в кабинет Селии без стука вошел сияющий Сэм ХауторН7 – Клянусь Богом, свершилось! – объявил Сэм. – Мне пришлось выпустить кишки кое-кому из наших твердолобых, и кровь текла ручьем, но своего я добился. Отныне, Селия, ты – глава своей епархии и, что еще важнее, тебя внесли в официальный список кандидатов на ускоренное продвижение.
Сэм Хауторн был человеком разносторонних интересов. Они выходили далеко за рамки его профессии. Несмотря на крайнюю загруженность делами компании, Сэм не изменял и своей давней любви к литературе, живописи и музыке. В зарубежных столицах Сэм всегда умудрялся находить время, чтобы посетить книжные магазины, галереи и побывать на концертах.
В живописи он отдавал предпочтение импрессионистам, в особенности Моне и Писсарро. Его любимым скульптором был Роден. Как-то в разговоре с подругой Лилиан Хауторн призналась, что видела, как Сэм простоял в одиноком молчании перед скульптурной группой «Граждане Кале» в саду музея Родена в Париже целых пятнадцать минут, его глаза застилали слезы.
Он был страстным поклонником Моцарта. Хороший пианист, хотя и не блиставший особым талантом, Сэм любил, чтобы в отелях, где он останавливался, в номере стоял рояль.
За номер с роялем Сэм платил из собственного кармана. Он был человеком состоятельным – владел значительной долей акций компании «Фелдинг-Рот», которые унаследовал от матери. Фамилия матери была Рот, и Сэм был последним отпрыском клана Ротов, а значит, и Фелдингов, непосредственно связанным с управлением делами компании. Однако его семейные связи не особенно отражались на его карьере и не определяли нынешнее положение. Он достиг его благодаря своим способностям и целеустремленности. Это был общепризнанный факт.
В личной жизни Сэма и Лилиан Хауторн связывали прочные узы брака. Оба они обожали Джулиет, которая в свои пятнадцать лет, невзирая на родительскую любовь, казалась совсем неизбалованной.
В свое время Сэм занимался спортом. Еще в колледже он увлекался бегом на длинные дистанции, да и сейчас любил побегать рано утром несколько раз в неделю. Он довольно неплохо играл в теннис; правда, азарта в его игре было больше, чем техники. Его излюбленным приемом на корте был резкий удар у сетки с лета, что снискало ему популярность среди партнеров по парной игре.